После уроков я зашёл в первый класс. Я бы не стал к ним заходить, но соседка поручила присмотреть за её сыном. Всё-таки первое сентября — первый школьный день.
Заскочил, а в классе уже пусто. Все ушли. Ну, хотел повернуться и идти. И вдруг вижу: на последней парте сидит какая-то кнопка, из-за парты её почти не видно. Это была девочка, а совсем не мальчик, которого я искал. Как полагалось первоклашкам, она была в белом переднике и с белыми бантами, ровно в десять раз больше её головы.
Странно, что она сидела одна. Все ушли домой и, может быть, уже едят там бульоны и молочные кисели и рассказывают родителям чудеса про школу, а эта сидит неизвестно чего ждёт.
— Девочка, — говорю, — почему не идёшь домой?
Никакого внимания.
— Может быть, потеряла что-нибудь?
Молчит и сидит, как статуя, не шелохнётся.
Что делать, не знаю. Уйти вроде неудобно.
Подошёл к доске, придумываю, как расшевелить эту «статую», а сам потихоньку рисую на доске мелом. Нарисовал первоклашку, который пришёл из школы и обедает. Потом его отца, мать и двух бабушек. Он жуёт, уплетает за обе щеки, а они ему смотрят в рот. Получилась забавная картинка.
— А мы с тобой, — говорю, — голодные. Не пора ли и нам домой?
— Нет, — отвечает. — Я домой не пойду.
— Что же, ночевать здесь будешь?
— Не знаю.
Голос у неё жалобный, тоненький. Комариный писк, а не голос.
Я оглянулся на свою картину, и в животе у меня заурчало. Есть захотелось.
Ну её, эту ненормальную. Вышел из класса и пошёл. Но тут меня совесть заела, и я вернулся.
— Ты, — говорю, — если не скажешь, зачем здесь сидишь, я сейчас вызову школьного врача. А он раз-два: «скорая помощь», сирена — и ты в больнице.
Решил напугать её.
Я этого врача сам боюсь. Вечно он: «Дыши, не дыши», — и градусник суёт под мышку. Холодный, как сосулька.
— Ну и хорошо. Поеду в больницу.
Честное слово, она была ненормальная.
— Можешь ты сказать, — закричал я, — что у тебя случилось?!
— Меня брат ждёт. Вон во дворе сидит.
Я выглянул во двор.
Действительно, там на скамейке сидел маленький мальчик.
— Ну и что же?
— А то, что я ему обещала сегодня все буквы выучить.
— Сильна ты обещать, — сказал я. — В один день всю азбуку?! Может быть, ты тогда школу закончишь в один год? Сильна врать!
— Я не врала, я просто не знала.
Вижу, сейчас она заплачет. Глаза опустила и головой как-то непонятно вертит.
— Буквы учат целый год. Это непростое дело.
— У нас папа с мамой уехали далеко, а Серёжа, мой брат, сильно скучает. Он просил бабушку, чтобы она написала им от него письмо, а у неё всё нет свободного времени. А я ему сказала: вот пойду в школу, выучу буквы, и напишем маме и папе письмо. А он мальчикам во дворе рассказал. А мы сегодня весь день палки писали.
Сейчас она должна была заплакать.
— Палки, — говорю, — это хорошо, это замечательно! Из палок можно сложить буквы. — Я подошёл к доске и написал букву «А». Печатную. — Это буква «А». Она из трёх палок. Буква-шалашик.
Вот уж никогда не думал, что буду учителем. Но надо было отвлечь её, чтобы не заплакала.
— А теперь, — говорю, — пойдём к твоему брату, и я ему всё объясню.
Мы вышли во двор и направились к её брату.
Шли, как маленькие, за руки. Она сунула мне свою ладошку в руку. Мягкая у неё ладошка, пальцы подушечками, и тёплая.
Вот, думаю, если кто-нибудь из ребят увидит — засмеют. Но не бросишь же её руку — человек ведь...
А этот печальный рыцарь Серёжа сидит и болтает ногами. Делает вид, что нас не видит.
— Слушай, — говорю, — старина. Как бы тебе это объяснить. Ну, в общем, чтобы выучить азбуку, нужно учиться целый год. Это не такое лёгкое дело.
— Значит, не выучила? — Он вызывающе посмотрел на сестру. — Нечего было обещать.
— Мы писали палки весь день, — с отчаянием сказала девочка. — А из палок складываются буквы.
Но он не стал её слушать.
Сполз со скамейки, низко опустил голову и поплёлся утиной походочкой.
Меня он просто не замечал. И мне надоело. Вечно я впутывался в чужие дела.
— Я выучила букву «А». Она пишется шалашиком! — крикнула девочка в спину брату.
Но он даже не оглянулся.
Тогда я догнал его.
— Слушай, — говорю, — ну чем она виновата? Наука — сложное дело. Пойдёшь в школу, сам узнаешь. Думаешь, Гагарин или Титов в один день всю азбуку одолели? Тоже ой-ой как попотели. А у тебя и руки опустились.
— Я весь день на память письмо маме сочинял, — сказал он.
У него было такое печальное лицо, и я подумал, что зря родители не взяли его, раз он так скучает. Собрались ехать в Сибирь, бери и детей с собой. Они не испугаются далёких расстояний или злых морозов.
— Боже мой, какая трагедия, — говорю. — Я сегодня приду к вам после обеда и всё изображу на бумаге под твою диктовку в лучшем виде.
— Вот хорошо! — сказала девочка. — Мы живём в этом доме, за железной изгородью. Правда, Серёжа, хорошо?
— Ладно, — ответил Серёжа. — Я буду ждать.
Я видел, как они вошли во двор и их фигурки
замелькали между железными прутьями забора и кустами зелени. И тут я услышал громкий, ехидный такой мальчишеский голос:
— Серёжка, ну что, выучила твоя сестра все буквы?
Я видел, что Серёжа остановился, а сестра его вбежала в подъезд.
— Выучить азбуку, знаешь сколько надо учиться? — сказал Серёжа. — Надо учиться весь год.
— Значит, плакали ваши письма, — сказал мальчишка, — и плакала ваша Сибирь.
— Ничего не плакала, — ответил Серёжа. — У меня есть друг, он уже давно учится не в первом классе; он сегодня придёт к нам и напишет письмо.
— Всё ты врёшь, — сказал мальчишка. — Ох и силён ты заливать! Ну, как зовут твоего друга, как?
Наступило молчание.
Ещё минута, и должен был раздаться победный, торжествующий возглас ехидного мальчишки, но я не позволил этому случится. Нет, это было не в моём характере.
Я влез на каменный фундамент забора и просунул голову между прутьями.
— Между прочим, его зовут Юркой, — сказал я, — есть такое всемирно известное имя.
У этого мальчишки от неожиданности открылся рот, как у гончей, когда она упускает зайца.
А Серёжка ничего не сказал. Он был не из тех, кто бил лежачих.
А я спрыгнул на землю и пошёл домой.
Не знаю почему, но настроение у меня было хорошее. Весело на душе, и всё. Отличное было настроение. Даже петь хотелось.
Нет комментариев. Ваш будет первым!